Исаак Башевис Зингер#nbsp;— классик еврейской литературы, лауреат Нобелевской премии, виртуоз по#nbsp;плетению любовных историй, мастер накручивать на#nbsp;простенькую фабулу множество глобальных проблем, замешивающий комедию на#nbsp;опаре высокой трагедии. Слава Степнов давно примерялся к#nbsp;его роману «Враги. История любви», но#nbsp;когда пьеса была написана, режиссер отложил её#nbsp;в#nbsp;стол: не#nbsp;было артиста на#nbsp;главную роль. Потом появился Роман Фрейд#nbsp;— так звали актера-(подходящая фамилия)#nbsp;— и#nbsp;именно ему, предстояло воплотиться в#nbsp;персонаж, который тащит на#nbsp;себе груз прошлого, как проклятие; в#nbsp;человека рефлекcирующего, закомплексованного, авантюриста, лжеца, лицемера,#nbsp;— и#nbsp;при этом «хорошего малого».
Поэт-воин сказал: «Мы#nbsp;все, до#nbsp;одного, убиты на#nbsp;войне». Даже те, кто выжил. «Я#nbsp;здесь, в#nbsp;Америке все еще прячусь на#nbsp;сеновале»,#nbsp;— говорит Герман, присматривая место, где можно спрятаться, если нацисты придут в#nbsp;Нью-Йорк. Можно в#nbsp;ванной, если замуровать дверь под стенку. Бред? А#nbsp;где нам прятаться? В#nbsp;сабвее? Под обломками «башен-близнецов»? Или лучше уехать подальше от#nbsp;больших городов, куда они не#nbsp;доберутся? Что это со#nbsp;мной: «наци» нет, война давно закончилась… Пойти выпить валерьянки…
Герман Бродер#nbsp;— писатель. Башевис-Зингер всегда добавлял своим героям толику своей биографии и#nbsp;своего мироощущения. Герман#nbsp;— еврейский «спичрайтер»: он#nbsp;пишет книги, но#nbsp;и#nbsp;проповеди для#nbsp;рабби Ламперта. А#nbsp;Ламперт#nbsp;— та#nbsp;еще штучка. Слова сыпятся из#nbsp;него, как горох из#nbsp;мешка. И#nbsp;все ему нужно знать: почему Герман не#nbsp;дает ему своего адреса, и#nbsp;почему у#nbsp;него нет телефона, и#nbsp;почему он#nbsp;не#nbsp;хочет познакомить его со#nbsp;своей женой. Он#nbsp;готов поставить Герману телефон за#nbsp;свой счет, так он#nbsp;и#nbsp;этого не#nbsp;хочет!
Вкусный, сочный образ большого ребёнка, воплотившего в#nbsp;себе все, что есть в#nbsp;нас плохого и#nbsp;хорошего, слепил Борис Казинец! Удовольствие видеть его на#nbsp;сцене! Вообще, об#nbsp;актерах принято писать после автора, режиссера#nbsp;— постановщика, и#nbsp;перед художником и#nbsp;осветителем. Нарушая традицию, хочу отдать должное прекрасным актерским работам всего коллектива. В#nbsp;разговоре после спектакля, режиссер Слава Степнов воспринял это, как комплимент себе, и#nbsp;был прав.
Маша (Лиза Каймин), измученная своим прошлым не#nbsp;меньше Германа, ревнивая, нервная, страстная, импульсивная, способная на#nbsp;поступок. Герои много говорят о#nbsp;смерти, но#nbsp;добровольно приняла её#nbsp;только Маша. Ушла с#nbsp;улыбкой, наглотавшись таблеток и#nbsp;свернувшись калачиком, как ребенок во#nbsp;чреве матери.
Ядвига (Елена Шмуленcон) в#nbsp;роли «славянской жены» так точно имитирует польский акцент, что трудно поверить, что она#nbsp;— не#nbsp;полька. Ядвига прятала Германа на#nbsp;сеновале три года, рискуя жизнью. В#nbsp;благодарность он#nbsp;женился на#nbsp;ней гражданским браком и#nbsp;увез с#nbsp;собой в#nbsp;Америку. Она#nbsp;— воплощение любви, домашнего очага, и#nbsp;уюта. Герману с#nbsp;ней комфортно, но#nbsp;скучно.
Тамара (Инна Есилевская)#nbsp;— его законная жена#nbsp;— совершила одну непростительную ошибку: осталась жива после того, как ее#nbsp;расстреляли… Пройдя через двойной ад#nbsp;Треблинки и#nbsp;Гулага, она сохранила, пулю в#nbsp;бедре, трезвую голову, и#nbsp;любовь к#nbsp;своему непутевому мужу. Явившись нежданно-негаданно с#nbsp;того света, Тамара невольно сделала Германа двоеженцем, что в#nbsp;Америке считается уголовным преступлением. Кошмары прошлого, терзают Германа по#nbsp;ночам, а#nbsp;тут ещё#nbsp;— призрак депортации.
Роман Фрейд играет раздвоенность сознания своего героя. Чувство вины, толкает его от#nbsp;одной женщины к#nbsp;другой и#nbsp;заставляет лгать, и#nbsp;сочинять в#nbsp;оправдание разные небылицы. Но, водевиль превращается в#nbsp;трагедию, когда в#nbsp;дочиста, до#nbsp;лампочек, ограбленной квартире, после смерти матери Шифры Пуа (Галина Орловская), Маша уходит следом за#nbsp;ней, потому что жить не#nbsp;на#nbsp;что, и#nbsp;не#nbsp;для чего. Да#nbsp;и#nbsp;похоронить двоих дешевле в#nbsp;одной могиле.
Но#nbsp;Зингер не#nbsp;был#nbsp;бы Зингером, если#nbsp;бы не#nbsp;оставил нам надежду. Ядвига ожидает ребенка, Тамара, которой дядя оставил книжный магазин, взяла ее#nbsp;жить к#nbsp;себе. Ядвига совершила обряд геур и#nbsp;стала еврейкой. Гораздо более ортодоксальной, чем ее#nbsp;еврейские соседки.
А#nbsp;что#nbsp;же наш герой? А#nbsp;он#nbsp;исчез, одним ударом разрубив гордиев узел, связывавший его с#nbsp;тремя любящими его женщинами. Покончил с#nbsp;собой? Не#nbsp;думаю. У#nbsp;него никогда прежде не#nbsp;было силы. Начал новую жизнь на#nbsp;обломках старой? Вернулся к#nbsp;Богу, веру в#nbsp;которого потерял из-за Катастрофы? Завел новую семью? Маловероятно. Он#nbsp;не#nbsp;хотел детей. У#nbsp;него уже было двое, их#nbsp;убили наци, и#nbsp;он#nbsp;больше не#nbsp;хочет детей, которых могут забрать и#nbsp;убить.
Автор романа не#nbsp;дает ответа, но#nbsp;намекает, на#nbsp;то#nbsp;что все беды героя#nbsp;— от#nbsp;неверия. Впрочем, сам автор был не#nbsp;шибко религиозным. И#nbsp;— режиссера тоже, не#nbsp;столько волнуют вопросы веры, сколько способность человека к#nbsp;выживанию и#nbsp;возрождению. В#nbsp;спектакле, герои часто, буквально «играют» с#nbsp;настоящими камнями. Мне кажется, время разбрасывать камни прошло. Настало время собирать их…
Все мы, сидящие в#nbsp;зале, в#nbsp;разной степени «сурвайверы». Странным образом этому способствует топография. Вслушайтесь в#nbsp;названия, звучащие из#nbsp;уст действующих лиц спектакля: Кони Айленд, Сёрф авеню, Мермейд авеню, Непчун авеню, Стиллвел авеню, Ист Бродвей. Это#nbsp;же наш город! Наши улицы! Это#nbsp;же мы с#nbsp;вами!
О#nbsp;наших горестях и#nbsp;радостях, любовях и#nbsp;расставаниях, страхах и#nbsp;фобиях#nbsp;— этот спектакль. А#nbsp;тут еще какой-то тип, со#nbsp;сцены, орет в#nbsp;мегафон и#nbsp;раздает прохожим листовки, и#nbsp;двое бедолаг там#nbsp;же, наигрывают на#nbsp;гитаре и#nbsp;губной гармошке какую-то джазовую мелодию, зарабатывая себе на#nbsp;чашку кофе с#nbsp;круассаном.
Маленький объем сцены Philip Coltoff Center, наверное, не#nbsp;приспособлен для#nbsp;полномасштабного спектакля, но#nbsp;зато будит фантазию зрителей. Лестница-стремянка, в#nbsp;одно мгновение превращается в#nbsp;кровать. Несколько чемоданов выполняют функции мебели, смена картин обозначается едва заметными движениями. Все предельно скупо и#nbsp;выразительно (художник Мария Власова).
Спектакль повезут на#nbsp;международный фестиваль в#nbsp;Россию. И#nbsp;снова надеются показать его в#nbsp;сентябре в#nbsp;Нью-Йорке. И#nbsp;всего этого он, безусловно, стоит.